Армен Григорян: Сможет ли искусственный интеллект воскликнуть «Эврика!», если ему на голову упадёт яблоко?

В конце августа текущего года режиссёр Андрей Богатырёв и московская рок-группа «Крематорий» осуществила съёмки видеоклипа «Бар “Под дулом револьвера”».

Музыкальной основой для новой работы стала одноимённая композиция, которая неоднократно брала золото и несколько месяцев входила в тройку лидеров «Чартовой дюжины» на «Нашем радио». 

В один из дней съемок мы побеседовали с режиссером, а также с актерами не только о съемках, но и о проблемах российского кино, особенностях игры в экшн-сценах и американский подход к образованию рок-групп.

Отвечает Андрей Богатырёв

– Сейчас многие западные компании покинули российский рынок, отозвали свой контент, и вдруг мы оказались в ситуации, когда в кинотеатрах стало нечего показывать. Целые сети кинотеатров заявляют, что они могут оказаться на грани банкротства. С другой стороны, у нас есть талантливые режиссёры и актёры. Тем не менее, нашего, российского кино, которое могло бы прийти на смену западному продукту, нет. В чём проблема?

– На мой взгляд, это не совсем корректный вопрос. Дело в том, что для того, чтобы сделать фильм, нужен, минимум, год. Здесь имеет место определённая инерция: фильмы просто не успевают выйти. Поэтому мы оказались в ситуации, когда фильмов недостаточно.

Вторая проблема – более глобальна и более важная: фильмы-то есть, но их не берут прокатчики. По каким-то причинам они считают, что эти фильмы не годятся, не привлекут зрителя. У нас проблема не зрителю продать фильм. Мы «Красный призрак» делали 7 лет. И зрителю фильм понравился. Но мы не могли продать его прокатчикам, не могли продать его каналам, дистрибьюторам. Это большая проблема российского кино: у нас есть хорошие фильмы, но продюсеры не хотят их закупать и ставить в кинотеатры.

– Почему так происходит?

– Тот же Голливуд имеет возможность рекламы. Они поддерживают свои фильмы, не бросают. У нас, например, Министерство культуры или Фонд кино выделяют деньги на производство фильмов, кое-как они производятся, но денег на рекламу нет. На продвижение есть ресурсы только у больших телекомпаний и продюсерских центров, таких, например, как «Россия», «Первый канал», «Централ Партнершип». У остальных – ресурсов и денег на продвижение просто нет. Они могут произвести хороший фильм, но не могут запустить рекламу, чтобы привлечь большую аудиторию. Отсюда – речь идёт о маленьком прокате. В этом мне видится проблема российского кино. Наше государство научилось выделять средства на производство картин, но, к сожалению, ни инвесторы, ни дистрибьюторы не вкладывают деньги в их раскрутку.

– На твой взгляд, на какое кино есть сейчас запрос у российского зрителя?

– Мне кажется, жанровое остросюжетное американское кино невозможно заменить по двум причинам. Во-первых, это кино про жизнь ТАМ. Когда наши зрители видят «WarnerBrothers» или «Universal», они и ожидают увидеть что-то про заграничную жизнь или супергероев. Когда зритель видит значок «Фонда кино» – это совсем другой подход. Российский зритель смотрит наши фильмы очень пристально и критично. Поэтому российские фильмы, которые потенциально могут стать популярными, не должны быть похожими на американские. В этом смысле, очень хороший пример – режиссёр Балабанов. Он сделал фильмы «Брат» и «Брат-2», где показан наш менталитет, то, во что мы верим. Вот, что у нас условно «Marvel». Если мы у нас сделаем российский клон «Marvel», то получится что-то типа фильма «Защитники». Он уже вышел. Результат мы уже видели: на него особо никто не пошёл и оценка в «Кинопоиске» низкая. Нам нельзя делать фильмы по американским лекалам, надо искать собственную стилистику, свой разговор со зрителем. Мне кажется, сейчас будет возврат к советскому кино, к его хорошим традициям: это более объёмные персонажи, более рефлексирующие герои. В этом смысле очень хороший пример – Джон Макклейн из фильма «Крепкий орешек». Он далеко не супергерой, ему было сложно со всеми бороться, но это был живой персонаж. Думаю, сейчас будет запрос на таких живых героев, на узнаваемое пространство, чтобы зрители в зале узнавали себя на экране.

– Кстати, о советском кино. У нас ведь пытались сделать ремейки на «Кавказскую пленницу», «Иронию судьбы, и по оценкам зрителей получилось не очень убедительно

– Потому что, когда снимали эти ремейки, пытались брать те же сюжеты и тех же героев, но извратили идею. «Ирония судьбы» – очень хороший пример. Фильмы, как и любое искусство – это зеркало нашего общества. В советском фильме мы видим врача, учительницу, людей интеллигентных, мыслящих, поющих песни. Это тонкие люди…

– …Хоть и жили они в одинаковых квартирах, в одинаковых домах.

– Да! Видите, какая интересная история получилась? Современное же российское кино отменило чудо. В том числе, чудо кино советского. В той же новой «Иронии судьбы 2» главные герои расстались. Там много рекламы, много образчиков общества начала 2000-х годов: безыдейность, зацикленность на деньгах, стремление скопировать и повторить, а не придумать что-то своё. Поэтому «Ирония судьбы 2» полностью выражает тот духовный упадок, который у нас остаётся до сих пор.

– Кино в лучших советских традициях сейчас у нас снимается?

– Да. Например, режиссёр Крыжовников пытается такие фильмы снимать. Тот же фильм «Горько» – это очень серьёзная картина о поколениях, о разности взглядов, но и о том, что любовь всё равно побеждает. Есть Алексей Нужный, есть Хлебников, есть Буслов. Это сильные режиссёры, и надо давать им возможность снимать, как они хотят, и вернуться снова режиссёрскому кино. В Советском Союзе не было продюсерского кино. Били Рязанов, Данелия, Михалков и многие другие. Это были личности со своим взглядом на мир.

– Сейчас кино стало сложнее снимать или проще? Голливудского продукта стало меньше, снизилась конкуренция. Это поможет продвигать наши картины прокатчикам?

– Очень сложно. Наши прокатчики к нашему кино относятся очень предвзято, пытаются думать за зрителя, пытаются говорить, что зритель смотрит и не смотрит.

– Но сейчас же ничего другого не будет?

– Так или иначе, будет. Не исключено, что мы в какой-то степени вернёмся в эпоху 90-х, когда кино смотрели на пиратских кассетах, DVD, в видеосалонах или под другим названием.

– В прошлый раз мы разговаривали в октябре 2020 года. Тогда фильм «Красный призрак» только готовился к выходу. Сейчас он уже вышел. Оправдались ожидания? Удалось донести до зрителя ту идею, тот посыл, который ты туда заложил?

– Да. Удалось. Мы счастливы, что у нас получилось сделать фильм так, как мы хотели. Нам никто не мешал. Наша творческая группа делала всё так, как мы мечтали! С другой стороны, я очень разочарован, что российское киносообщество этот фильм очень долго принимало и очень долго не выпускало. «Красный призрак» успел выйти в ста странах мира. И только потом – в российском прокате! И это меня очень сильно огорчает, как патриота своей страны, который делал фильм для того, чтобы его увидел широкий зритель. К сожалению, с этим были большие сложности. Я очень расстроен, что фильм не дошёл до самой широкой зрительской аудитории. Но мы довольны, как мы его сделали.

– О клипе. Почему «Крематорий»? Кто на кого вышел? Кто кому позвонил?

– Я всю жизнь люблю группу «Крематорий», слушаю их с 1995 года. Когда появилась возможность встретиться с Арменом Григоряном, чтобы предложить ему снять клип, у меня уже была идея этого клипа. Разумеется, я этой возможностью воспользовался. Встретились. Рассказал свою идею. Группе идея понравилась, и я счастлив, что мы сейчас снимаем! В этой работе для меня важны не столько деньги, сколько идея. Я считаю, что наши рок-авторы – это люди, которые духовно «держат» наше общество. Песни или тексты многих рокеров или рэперов мы будем вспоминать и петь, когда нам будет плохо или, наоборот, очень хорошо! Мы же не Баскова будем петь? Мы будем петь Шевчука, Григоряна, Гребенщикова, Скляра, Галанина, Сукачёва – это те люди, которые несут какие-то образы. И я сам вырос на такой музыке. И вырос внутренне свободным. В этом их заслуга

– Музыканты принимали участие в написании сценария, обсуждении деталей, выборе места съёмок? Место, кстати, довольно известное.

– Всё делала наша команда: мы предложили сценарий, мы его и реализуем. Группа только сказала, чтобы я тоже сыграл в клипе маленькую роль.

– Заметно по костюму! Режиссёры довольно часто сами снимаются в собственных картинах. Насколько известно, в съёмках принимают участие поклонники группы. Как они здесь появились? Откуда и у кого возникла эта идея?

– Группа «Крематорий» объявила сбор средств на съёмки клипа на краудфандинговой платформе. Там и оказался такой лот, который позволял принимать участие в съёмках. Таких людей всего трое.

– Не было опасений, что они будут перед камерой выглядеть зажато, скованно?

– Во-первых, мы с ними поработали. Во-вторых, у нас была и резервная идея: маски, которые помогут скрыть актёрское несовершенство.

– Какие роли они будут играть?

– Например, один сыграет Дональда Трампа, другой – Фредди Крюгера. Третий – Ким Чен Ына. Дело в самой идее клипа: группа как бы противостоит тем персонажам, которые сейчас на слуху, в медиа, в поп-культуре. В каком-то смысле, это противостояние сформировавшейся команды тому хаосу, который сейчас происходит в мире, некому коллективному злу. Поэтому мы решили сделать такую сборную солянку из виртуальных и реальных антигероев.

– В прошлый раз ты говорил, что клип – это очень удобная площадка для отработки каких-то новых технологий: можно смело экспериментировать без серьёзного риска для бюджета. Здесь какие-то новые технологии и примочки будут?

– Да. Я очень люблю вестерн, хоть это и западный жанр. У нас его корректнее назвать «истерном». Как пример можно привести то же «Белое солнце пустыни», «Свой среди чужих, чужой среди своих». Поэтому мы здесь отрабатываем методику съёмки истерна.

Отвечает Мария Черемисова.

– Я профессиональная актриса, мы с Андреем давно знакомы. Вместе снимались в фильме «Белые ночи» Татьяны Воронецкой.

– Видел, как вы осваивали перед съёмками боевые приёмы. Приходилось ранее играть такие экшн-сцены?

– Именно в кино – нет. В институте – было дело, сегодня вспоминала. Это не просто какие-то приёмы. Это элемент актёрского мастерства – сценическое движение, а точнее, сценический бой, этому специально обучают. Навыки владения телом сегодня мне пригодились! Вспомнилось всё очень легко и кайфово. Сценический бой рассматривается не сам по себе, а в контексте актёрского мастерства: есть определённые задачи, есть персонаж, есть партнёр, и есть взаимоотношения с этим партнёром. Исходя из этого выстраивается логика поведения: я не просто что-то делаю телом, а понимаю, для чего я это делаю, и что у меня внутри в этот момент зарождается, какая эмоция. Это очень сильно помогает. Это не только внешняя, видимая часть, но и эмоциональное восприятие и переживание. Актёр – это психофизическая история.

Отвечают Александр Давыдов – каскадёр и приглашённые поклонники - Евгений (Трамп).

– Парни, расскажите, как вы попали на проект? Вы не профессиональные актёры. Не страшно было прийти на съёмочную площадку, где нужно что-то делать на камеру?

– Я не актёр, но профессиональный музыкант, поэтому, камеры не боюсь. «Крематорий» – моя любимая группа с ранних лет. Поэтому, когда появилась возможность поучаствовать в съёмках клипа, грех было не воспользоваться! Всего было три лота актёрских: кто не успел, тот опоздал.

– Как происходила подготовка? Знакомились с сценарием?

– Какой-то специальной подготовки не было. Со мной связался администратор группы, с Андреем [Богатырёвым] пообщались. Многие вещи увидел только в гримёрке на площадке. Не предполагал, что будет. По замыслу режиссёра я буду одним из олицетворений мирового зла, и у меня по сюжету будет дуэль с кем-то из музыкантов.

– Ты играешь отрицательного персонажа. Как к этому относишься?

– Это эксперимент для себя. Всерьёз к этому не отношусь. В клипе любимой группы можно сниматься в любой роли!

Отвечает Армен Григорян

– Армен, какой это по счёту клип у группы?

– Если говорить о постановочной работе, с режиссёром и актёрами, — то первый в этом десятилетии. Всё это время снимали самодельные пояснительные приложения к песням на фоне хромакея. Профессиональных работ не было и по причине отсутствия подходящих режиссёров, и по причине бесперспективности окупаемости продукта. Нам предлагали много разных вариантов. Мы изучали предложения, и как правило, по вышесказанным причинам отказывались.
В этот раз вышло так, что Андрей пришёл к нам на концерт, и его предложение тоже поначалу встретило скепсис с нашей стороны. Потом мы посмотрели ретроспективу его фильмов, и именно его художественные картины «Красный призрак» и «Иуда Искариот» по Андрееву [прим. авт.: здесь – Леонид Николаевич Андреев, русский писатель конца XIX — начала XX века] произвели яркое впечатление. Мне этого оказалось достаточно, чтобы загореться предложением. Для осуществления задуманного нам пришлось объявить краудфандинг. Мы достаточно быстро собрали нужную сумму благодаря нашим поклонникам, и процесс пошёл!

– И решили снять клип на песню, на которую уже есть клип?

– Это не клип. Это как я уже сказал, видеоприложение к альбому «Охотник», который мы сняли к каждой песне с помощью театра пантомимы «Микос» и моей жены Наташи. Сейчас, в период поспродакшена, мы решили убить двух зайцев сразу. Дело в том, что песня «Бар «Под дулом револьвера» существует в двух версиях: русской и английской. Мы решили издать обе версии с небольшой коррекцией картинки.

– То есть, будет звуковой ряд и на русском, и на английском?

– Да. История с англоязычной версией получилась следующая. Когда нам нужно было сделать сведение и мастеринг инструментальной части песни, мы начали работать с американским звукорежиссёром Кайлом Холландом [Kyle Holland, Nashville, TN, USA], который дважды становился призёром премии Грэмми. Когда мы получили готовый инструментальный материал, я понял, что существует огромная разница между тем, что делают наши звукорежиссёры, не в обиду им будь сказано, и тем, что делают из того же самого материала в Америке. Сама идея англоязычной версии возникла после того, как мы услышали эту насыщенную аранжировку, сведение и мастеринг в исполнении Кайла. Тогда мы пригласили звонкого носителя языка из Великобритании по имени Xis и получилось адекватно и без акцента. Да и вокальные данные требовались несколько сильнее оригинала.

Текст тоже прошёл свой сложный путь: сначала его перевёл мой приятель, который живёт в Сиэтле, затем он отправил перевод своему дружку из Беркли [Музыкальный колледж Беркли, Бостон (англ. Berklee College of Music) ], и тот внёс грамматические уточнения. Затем отправили материал в Великобританию, и оттуда пришёл очень хороший отзыв. После чего мы с удовольствием всё свели в новой версии.

– Интересно, насколько же отличается уровень сведения и мастеринга у нас и там? Из-за чего так происходит?

– Думаю, здесь есть несколько факторов. Первое – это количество студий звукозаписи, опыт и уровень персонала. В Лос-Анджелесе, например, студий только самых известных лейблов больше сотни. А по остальным счёт идёт на десятки тысяч. Во-вторых, когда Кайл прислал мне фото его студии, мы увидели мощнейшее оснащение, включая несколько аналоговых магнитофонов типа «Штудер», многометровый аналоговый десятиметровый пульт и кучу аудио-оборудования! На выходе получился материал совершенно другой по объёму и насыщенности. В России у нас много друзей, некоторые считают себя лучшими в стране звукорежиссёрами, но у Кайла, видимо, был другой подход: после его работы уже не хочется ничего менять. Мы могли предложить только записать какие-нибудь новые инструменты, добавить новые детали, которые в русском варианте не так актуальны.

В-третьих, мне очень понравилось, что все тамошние коллеги чётко придерживаются сроков, прописанных в договоре, и ни разу их не нарушили. Эта обязательность ещё одна отличительная их черта.

– У меня, в связи с этим, возник более глубокий вопрос. Если взять за точку отсчёта конец сороковых годов прошлого века, как момент зарождения рок-н-ролла, то до сегодняшнего дня рок-музыка во всех её проявлениях существует чуть более семидесяти лет. В Советском Союзе такую музыку тоже играли, и на достаточно серьёзном уровне, несмотря на пропаганду, политику и «железный занавес». Сейчас тех ограничений давно нет: есть доступ к любым инструментам и оборудованию, в том числе и в других странах. У нас было и есть много талантливых техничных музыкантов. Но почему-то именно в рок-музыке всё развитие, появление новых жанров, направлений происходило на Западе. Наши группы и музыканты ни разу не стали родоначальниками нового направления, играли только то, что к нам пришло с Запада, то, что придумал кто-то другой. На ваш взгляд, почему так происходит?

– Всё-таки, англосаксы захватили все современные направления музыки и крепко в них вцепились, как когда-то в том, что принято считать классической музыкой, лидировали итальянцы и немцы. Мне кажется, что само понятие развития рок-н-ролла у нас не прижилось. Изначально был эмоциональный взрыв, развитие шло от сердца и чувств. Никто не мог в интернете найти (по причине его отсутствия) и послушать, например, школу игры на бас-гитаре Гиззи Батлера [англ. Terence Michael Joseph «Geezer» Butler – бас-гитарист Black Sabbath]. Не существовало никаких видео: по фотографиям на альбомах пытались понять и додумать, как двигает пальчиками Джими Хендрикс [англ. James Marshall (Jimi) Hendrix]. Никакой аппликатуры аккордов, всё только по наитию и на слух.

Развития не получилось по той же самой причине, по которой мы сейчас не можем похвастаться хорошей сильной литературой и кино, тем, что, как ни странно, было в годы цензуры и тотальных ограничений в СССР. У нас сейчас нет писателей уровня Андрея Платонова и Михаила Булгакова, хотя, вроде и есть свобода, пиши, что хочешь. Но почему-то гениев не видать. В философии это называется культурным маятником. Придёт период, когда что-то начнёт развиваться, а пока приходится констатировать, что плетёмся мы в искусстве не в авангарде.

– Слышал такое мнение, его высказал кто-то из лидеров одной из наших молодых групп, о разнице в подходах. Когда собираются молодые пацаны, решают организовать группу, неизбежно встаёт вопрос, что играть? Наш подход: давайте будем играть как те или те… Далее следует список музыкантов и групп по предпочтениям. Американский подход: давайте будем играть то, что раньше никто не играл. Может быть в этом дело?

– В том числе и в этом. Я иногда пользовался услугами наших музыкальных продюсеров. Как правило, дебютная работа с ними получалось удачной, как альбом «Амстердам», к примеру. При вторичном «подходе к штанге» получалось то же самое, что и в прошлый раз. Иными словами, чужие штампы и лекала работают одноразово.

Одна моя подружка в середине нулевых была на концерте группы «Green Day» в Лондоне. И пока она стояла в очереди на вход, к ней подбегали мальчики и девочки и предлагали CD-диски. Мол, мы молодая группа, послушайте, пожалуйста. Она привезла стопку этих дисков, сантиметров двадцать высотой. Ради интереса решили на выбор послушать в студии. И на каждом диске —высочайший уровень исполнения и записи молодых и неизвестных групп.

Есть другой случай, когда одна наша группа, очень известная команда, записывала материал за границей. Гитарист делал один дубль за другим, у него постоянно что-то не получалось. Один из продюсеров предложил ему выйти и отдохнуть. Когда тот вышел, его партию предложили сыграть обычному технику при студии. Парень нарисовал на бумажке цифру «100»: имелось в виду 100 фунтов стерлингов. Ему заплатили. Он взял гитару и за пару дублей сыграл всё точно и без помарок. Потом трек показали отдохнувшему гитаристу, но сказали, что это, мол, слепили из его двадцати дублей, нарезали и собрали. Довольный получившейся записью музыкант удовлетворённо воскликнул: «Ну вот, могу же!» (смеётся). Я к тому, что уровень исполнительского мастерства имеет колоссальное значение,и иногда закулисный техник может затмить сценическую звезду.

– Вернёмся к нашим клипам. Вспомните, когда вы снимали ваш первый клип и сравните с сегодняшним днём: насколько поменялись ощущения, ожидания, впечатления от съёмок?

– Ну, это небо и земля (смеётся)! Первый клип мы снимали с режиссёрами Маматовым и Комаровым, которые работали в программе «Музыкальный лифт». Тогда наша песенка «Мусорный ветер» заняла там первое место, и они решили сделать нам настоящий и бесплатный клип. Таковы были условия конкурса. Мы придумали снять историю писателя Андрея Платонова, так как песня посвящена ему и его одноимённому рассказу. У меня был приятель, Женька Давыдов, который не раз показывал опасный фокус: натирал руки мылом, обливал их бензином и подносил к огню, руки какое-то время красиво горели. Обходилось без ожогов. На наш крупно философский взгляд (смеётся) данное аутодафе олицетворяло горящую душу несчастного гения. Мы поехали на Белорусский вокзал, где стоял паровоз. Как известно, Андрей Платонов некоторое время работал железнодорожником. Мой приятель поджёг руки, поднял – камера не успела включиться. Второй дубль – опять что-то не получилось. С третьего дубля всё сняли, как надо. Но он успел получить ожог третьей степени, и мы помчались в травмпункт. После перевязки поехали в Останкино, взяли с собой ящик коньяка и всю ночь шумно монтировали, с нарезкой кадров из «Сумасшедшего Макса» и «Ликов смерти». И в таком смешанном варианте клип вышел тогда на экраны. Сегодня, конечно, творческий подход не сравнить с тем полётом мысли. (смеётся)

– Мы сейчас живём в эпоху цифровизации, постоянно появляются какие-то новые программы, бешеными темпами развивается искусственный интеллект. Насколько это влияет на творческий процесс, написание музыки? Чувствуется вообще? Когда тот же искусственный интеллект начнёт писать музыку лучше, чем живые музыканты?

– Мне кажется, искусственный интеллект для начала нужно на что-то запрограммировать. Человеческий мозг работает по каким-то своим схемам. Иногда уводит в дебри подсознания, где ты никогда не был. Сможет ли искусственный интеллект воскликнуть «Эврика!», если ему на голову упадёт яблоко? Это касается и музыки. Иной раз настрой на определённую концепцию или жанр может резко измениться и дама по имени Муза уведёт далеко в сторону terra incognita. Это же касается и шахматной игры. Мне один гроссмейстер рассказывал: когда играешь с компьютером, то в программу заложено некоторое количество комбинаций. Когда игрок-человек начинает совершать ошибки или предпринимает какие-то нелогичные действия, программа начинает долго «думать». В итоге, человек выигрывает из-за истечения отведённого времени, флажок падает. На мой взгляд, в этом парадоксе заключается преимущество человеческого мозга перед искусственным интеллектом.

– Андрей Богатырёв говорит, что клип – это такой хороший способ передать какой-то месседж, какой-то образ. Какой месседж и образ вы хотите передать с помощью этого клипа?

– Очень хороший вопрос. Песенный жанр мне интересен тем, что за несколько минут ты можешь воздействовать текстом и музыкой на человека таким образом, что у него меняется настроение, эмоциональный фон. Относительно этой песни, мне показалось, что я воспринимаю этот мир именно таким образом. То, что происходит сейчас, это не вина какой-то одной страны, а скорее результат всеобщего психоза сильных мира сего. Весь это мир под дулом револьвера. Такое ощущение, что время сжимается с каждым днём, и в какой-то момент раздастся выстрел и всё закончится.

– Последний вопрос. Вы целый день в костюмах. Насколько в них вообще удобно ходить? Возможно ли такие вещи использовать в повседневной жизни?

– Настоящий артист должен вжиться в роль. Полдня вживался! Во-вторых, накануне съёмок мы были в костюмерной. Это был практически музей, где работают профессиональные художники по костюмам. Качество материалов вполне позволяет ходить в таком образе постоянно. Я, например, в течение всего съёмочного дня даже ни разу не снял шляпу! (смеётся)

Беседовал Игорь Синев

Фото со съемок по ссылке